Охотника встретил слуга, который, выслушав, что хочет Гент, пошел в дом и вернулся с ответом: шейх просит гостя доктора пожаловать к нему.
Гент прошел в большую комнату, где было прохладно, сумеречно и уютно по-восточному; ряд диванов тянулся вокруг стен; в углу стоял маленький европейский письменный стол с креслом перед ним; пол и стены пестрели коврами. Абдул бен-Саид был худой, с серьезным, длинным лицом, медлительный человек, одетый в халат, цветной тюрбан и туфли, шитые золотом. Он вышел откуда-то из глубины дома и ласково приветствовал гостя.
— Здравствуй, милость Аллаха на тебя. Вчера слышал, что ты здесь. Откуда?
— Из Таборы.
— О! Разве Мирамбо нет там?
— Есть, Мирамбо развел большую панику.
— Как ты попал сюда?
— По Магалазари.
— Аллах! Путь был труден?
— Да ничего.
— Садись, принесут кофе, будем есть, пить.
Черный слуга принес угощение. Красный фарфоровый сервиз стоял на серебряном подносе; на другом подносе в узорных медных судках дымились плов, пирожки и яичница. Хозяин, как магометанин, не пил вина, но пил ром и ликер; то и другое, двух сортов, было заткнуто хрустальными с позолотой пробками.
— Может, хочешь чай?
— Нет, спасибо, люблю и кофе. А где ты покупаешь все это, европейское?
— Бисмаллах. Два раза в год посылаю караван, на берег за покупками.
Закусив и отпив полчашки очень крепкого кофе, Гент закурил сигару, предложенную хозяином, и приступил к делу:
— Здесь, в Уиджиджи, живет доктор, хороший большой человек.
— Знаю, бана! Он святой человек. Моя дочь была при смерти, доктор вылечил ее.
— Его обокрали.
— Ага! Это Шериф. Его все ругали, такой мерзавец.
— Да, да. Вот что, шейх Абдул, сюда скоро прибудет другой инглиз, бана Стэнли. Он придет с большим караваном, с платьем, оружием и товарами. Все это для доктора. Доктор — ученый человек, он изучает страну, ее реки и озера, не может кончить работу, потому что остался без людей, товаров и денег. Трудно сказать, когда придет Стэнли, но не раньше, наверное, как через месяц. Он идет из-за Мирамбо далекой, окружной дорогой.
— Будь проклят этот разбойник!
— Да будет по слову твоему. Пока что доктор нуждается, ему плохо.
— Правда плохо.
— Так вот, я пришел тебя просить доставлять доктору провизию и все, что ему нужно, пока не прибудет Стэнли. — Гент положил на поднос три крупных бриллианта, целое состояние. Абдул бен-Саид, знаток и любитель камней, бережно положил их на ладонь, отвел руку и прищурился; чудный чистый блеск алмазов погрузил араба в благоговейное созерцание. Он взвесил их на руке, потряс и опустил перед Гентом на стол.
— Хороши, — взволнованно сказал он и выжидательно посмотрел на охотника. — Сто тысяч пиастров каждый.
— Наверное! — Гент передвинул камни к арабу. — Один возьми себе, чтобы доктору не нуждаться, пока…
Сухое лицо араба приняло высокомерное выражение.
— Не надо.
— Возьми, я дарю его тебе.
— Это другой разговор. Спасибо за подарок. Доктор, раз ты об этом сказал, и так не стал бы нуждаться; сам он не говорит.
— Да, он горд.
— Может быть. Он спас мою дочь, и я не забуду этого.
— Прекрасно. Я понимаю тебя, а ты понимаешь меня. Теперь я буду просить о себе, друг!
— Проси чего хочешь.
— Вот что: через несколько дней я должен уехать отсюда. Все незнакомо мне в ваших местах, между тем мне нужно собрать надежный конвой, провизию, запас тканей для попутной торговли и достать хорошего проводника, чтобы пройти кратчайшим путем к Багамойо. Попроси, пожалуйста, кого знаешь из местных купцов или маклеров, чтобы через пять дней мне приготовили кладь, эскорт и животных; за это я даю тому человеку второй бриллиант.
— Баллах! Еще сто тысяч! Ты, верно, князь.
— Нет, — смеялся Гент, — я получил большое наследство.
— Наследство… а… — Араб с любопытством и уважением смотрел на охотника и задумался, попивая кофе.
— Все будет, — кратко заявил он, кончив свои соображения. — Мы достанем тебе таких воинов и стрелков, что каждый выйдет один на двоих. Будут лошади, ослы будут. Хаким бен-Тавиз, мой сводный брат, все устроит; я скажу ему. Товары… какие хочешь. Можно дать полотна, бус, ниток, пуговицы, проволоки. Будешь доволен.
— Теперь прощай! — Гент поднялся. — Спасибо!
Араб тоже встал.
— Стой, погоди, не уходи так, — значительно сказал он. Затем, обернувшись к стене, где висело оружие, окружая старинные щиты, покрытые золотым узором и надписями из Корана, снял дамасский кривой нож, оправленный в золото, сияющий жемчугом и лазурью. — Дед дал этот нож отцу, отец — мне, я дарю тебе. Смотри!
Шейх обнажил клинок; время и употребление не оставили на тусклой, серой стали никаких следов. Он был легок, звонок и остер, как бритва.
Затем, взяв узорные железные щипцы, которыми кладут уголь в кальяны, араб дал их Генту:
— Возьми, держи крепко.
Гент, вытянув руку, подставил щипцы. Клинок сверкнул веером, раздался сухой стук, и половина щипцов упала, как обрубок моркови. Гент подивился силе араба, но еще больше удивился, когда, осмотрев лезвие, не нашел малейших следов. Он дохнул на него — пятно сырости исчезло почти мгновенно.
— Дивная сталь, — сказал Гент. — Это мне?
— Да. Владей и порази врага своего.
— Спасибо! — И охотник спрятал подарок под блузу. — Я никогда не расстанусь с ним.
— Аллах слышит твои слова. Иди, и да будет тебе мир. Я тебя полюбил.
Напутствуемый всякими пожеланиями, Гент собрался уйти, но вспомнил нечто и задержался.